20-е годы.

          В октябре 1919 г. состоялось объединение астрономических кафедр Московских высших женских курсов (к этому моменту ставших 2-м МГУ), с астрономической обсерваторией МГУ.

          В январе 1920 г. директор обсерватории С.Н.Блажко передал ведение службы времени А.С.Миролюбовой [1] и мне "как младшим членам обсерватории". Непосредственной задачей было - продолжать службу времени, как она уже шла на обсерватории с 60-х годов XIX столетия:

          1. Определялись поправки часов Рифлер 323, которые были куплены П.К.Штернбергом в 1912 г. для Высших женских курсов, где он преподавал, и пущены им тогда же. Наблюдения делались на пассажном инструменте с постоянной сеткой нитей способом "глаз и ухо".

          2. Составлялась (строка за строкой с недельным, если позволяло небо, интервалом) таблица поправок и суточных ходов "первоклассных" часов Рифлер 323.

          3. По этим данным на утро каждого очередного после наблюдения понедельника выводилась поправка Рифлера и экстраполировалось его показание на 12 часов дня; по слуховой сводке (совпадения ударов часов с ударами хронометра) для всех стенных часов (работы фирм Толстых, Кессельса, Фраунгофера, Эриксона), находившихся в башнях и рабочих теплых комнатах обсерватории, выводились поправки и суточные хода, выписывались и вывешивались на футлярах соответственных часов.

          4. В понедельник с 12 до 13 часов мы сидели перед выверенным хронометром в аудитории. В этот час приходили для проверки времени своих часов жители Москвы (редко) и часовщики, работавшие в учрежденияхгорода: на Главном телеграфе, на вокзалах и линиях железных дорог Московского узла, в больших магазинах и на фабриках (например, часовщик соседней Трехгорной мануфактуры, часовщик станции городских электрических трамвайных часов) - примерно, человек 15 каждый понедельник. Каждый из них уносил с собой записку о результате сверки его часов, через наш хронометр, с Рифлером: "Часы такого-то учреждения в такой-то день впереди (или сзади) на ...". Карманные часы часовщика им самим сверялись в учреждении с "регулятором" (главными часами), и поправка карманных часов на его регулятор была известна. Пуск карманных часов обязательно удовлетворял правилу: секундная стрелка показывает 60, когда минутная стоит на черте.

          Так выглядела методика распространения точного времени в 1920-х гг. Каждый, имеющий нужду в точном времени, должен был дойти до ближайших часов, проверенных на обсерватории, и по ним поставить свои часы.

          Точность такого распространения времени можно оценить в небольшое число секунд. За точную - в пределах полминуты - установку "регуляторов" в учреждениях можно было всегда ручаться, т.к. хода этих часов сохранялись часовщиками на малых величинах и всегда держались под контролем.

          Но это не относится к "электрическим часам", например циферблатам городских трамвайных часов. При хорошей работе центральных часов на станции, откуда даются импульсы в переводящий стрелки контакт, показания самих циферблатов часто бывали неверны. Контакт не срабатывал (то на холоде, то в жаре) - и часы отставали, или получался дробный - и часы забегали вперед. Нередко часы и останавливались. Приведение всего этого в порядок было большой работой городских инженеров, занявшей многие годы.

          Следует здесь отдать должное часовщикам, заведовавшим точным временем по городу и Подмосковью. Это были люди в годах, последние носители отточенных, виртуозных кустарных навыков в часовом деле, выученики московских фирм и часовщиков Толстых, Четунова - увлеченные своим прекрасным мастерством.

          Помню наши с ними оживленные разговоры по вопросам о часах. Мы многое от них узнали, а они от нас узнали способ, как изменять ход часов при помощи воздействия на положение центра тяжести линзы маятника, и нашли, что он много скорее приводит к цели, чем как раньше они делали, воздействуя на якорь. Вспоминается термин "чертеж хода", означающий правильное расположение палет анкерной вилки и зубцов колеса: чертеж хода был секретом редких мастеров в часовых мастерских. А.Д.Муравьев (может быть, и не он один) в бытность свою учеником просил мастера продать ему секрет и, когда мастер не согла- сился, подглядел и понял тайну мастерства. За первую поделку часов по этому правилу он был жестоко обруган своим учителем. "Но Вы-то делились со своими учениками?" - спрашивали мы. "Хорошим даю. Только замечал, мало обращают на это внимания".

          К особенно выдающимся из приходивших часовщиков обращались и мы, когда являлась надобность почистить те или иные механические часы обсерватории. Работы выполнялись отлично: хода часов, как правило, улучшались. Запомнилось, при этих работах, щегольское состояние инструментов ("сам изготовлял"); запомнились палочки из сердцевины бузины, употреблявшиеся для очистки отверток, подобно тому как для очистки пера от чернил в то время служили волосяные щетки в фарфоровом стаканчике; про масло для смазки зубчатых колес говорили "варил сам" и рассказывали рецепт варки из телячих ножек; масло выдерживалось: контрольные капли помещались между двумя тонкими стеклышками и не меньше года стояли на свету. Только после того, как выяснялось, что масло сохранило прозрачность и другие качества такое продолжительное время весь флакон часовщик начинал употреблять. Часы с электрическим заводом и приводом они совершенно не знали и за них не брались. Чистка хронометров у них также не выходила.

          С февраля 1923 г. мы, по договору обсерватории, проверяли каждое утро по телефону главные часы Наркомата пути и Наркомата связи.

          В 1927 г. Авиационное ведомство закупило за границей десятки хронометров. Нам было поручено исследование этих хронометров и составление новых, параллельных приложенным к ним, аттестатов температурного поведения. Определялся и член "восстановления хода" - разность ходов первого периода комнатной температуры и последнего периода комнатной температуры, в которую хронометр приходит после периода самой низкой температуры. Эта разность ходов всегда отлична от нуля. А.С.Миролюбова объяснила эту разность как следствие гистерезиса пружины баланса хронометра. На астрономическом съезде 1928 г. был об этом сделан мною доклад.

          Для исследования хронометров был по заказу директора обсерватории С.Н.Блажко устроен термостат в виде ящика с термоизоляцией стенок. В нем электролампами можно было поддерживать температуру в 30°; в периоды ниже комнатной температуры хронометры помещались в часовом подвале.

          30-е годы.

          С 1 сентября 1931 г. Службе времени ГАИШ были переданы сигналы времени, которые несколько времени перед этим подавал Комитет стандартов. Сигналы передавали станции радиовещания в 7, 12 и 19 часов. Подавали их часы фирмы Носова (без номера), переданные нам Комитетом стандартов. На их секундной оси имеется колесо, которое можно назвать автоматом подачи (сделано по идее Н.Х.Прейпича в Службе времени Главной палаты мер и весов в 1928 г.; изготовлял инженер Кваренберг). На гладком колесе соответственно секундам 56-57, 58-59 и 60 имеются три лунки - две длинных и одна короткая. По ходу часов рычажок, изолированный от механизма, стоит горизонтально, когда его конец, касающийся колеса, проходит по его гладкой части; западая в лунки, он поднимает задний свой конец и замыкает контакт.

          Один из работников Комитета стандартов устроил при маятнике часов Носова электромагнитное приспособление (с V-образным магнитом), которое и служило все время для подгонки часов на точное время перед каждой подачей.

          О том, что эти сигналы передаются с обсерватории и что последний, короткий, сигнал каждой подачи передается с точностью до 2 сотых секунды, была, за подписью С.Н.Блажко, помещена в газете "Известия" статья. Проверки времени через часовщиков по понедельникам сами собой прекратились.

          Сигналы участвовали в жизни каждой семьи и во многих больших предприятиях того времени: мы давали (в виде дополнительных сеансов) сигналы "два тире, точку" для перелета самолетов Чкалова, Байдукова и Белякова и Гризодубовой, Осипенко и Расковой на Дальний Восток, для перелетов через Северный полюс и др.

          Мы "засекали" время начал и концов рекордных полетов по замкнутому контуру в 1000 километров, причем спортивные комиссары приезжали на обсерваторию, и в 100 километров с выездом вместе со спортивными комиссарами на место - одним словом, участвовали сообщением времени в разных событиях развивающейся жизни.

          Нас посещали радио- и фотокорреспонденты. Мы выступали по радио с рассказом об обслуживании радиосигналов времени. Несколько укра шенных фотоснимками Службы времени очерков появилось в "Вечерней Москве", в "Труде" и других газетах.

          В связи с увеличением числа полевых изыскательских партий потребовалось сообщение точного времени потребителям - передача сигналов времени по радио так, чтобы по сигналам знать время до нескольких, по крайней мере, сотых секунды.

          С начала двадцатых годов Парижская и Гринвичская обсерватории стали передавать по радио так называемые "ритмические сигналы времени", прием которых давал возможность найти момент начала сигналов почти с той же точностью, с какой хранят время часы-хранители подающей сигналы Службы времени.

          Вскоре Пулковская обсерватория стала передавать сигналы сначала один раз в сутки через станции "Новая Голландия" в Ленинграде, потом через "Детское село".

          Для планирования дела обслуживания точным временем была создана Междуведомственная комиссия Времени (МКВ) из представителей заинтересованных организаций под председательством директора Пулковской обсерватории. Туда входил и наш институт.

          По распоряжению МКВ пулковские сигналы были дополнены подачами ритмических сигналов от нашего института. Уточняю: дело Службы времени при радиоподаче сигналов времени, в сущности, сводилось только к замыканию тока батареи Радиоаппаратной Центрального телеграфа. Замыкания (306 штук, напоминаю) должны происходить каждое в заранее заданные моменты московского (или всемирного) времени.

          Одновременно с нашими сигналами были организованы подачи из Ташкента, а также были организованы контрольные службы времени - две в Москве (в ЦНИИГАиК и Комитете стандартов) и в Комитете стандартов в Харькове.

          Задачи всех служб времени: 1) принимать [2] сигналы из Москвы, Пул- кова, Ташкента и заграничных станций; 2) по собственным определениям поправок своих часов-хранителей определять точные моменты всех принимаемых сигналов; 3) каждая Служба времени включала эти моменты в таблицы ежемесячных Бюллетеней моментов радиосигналов времени. Бюллетени направлялись в Пулково и Париж и постепенно входили в сводки - советскую и международную; точность этих сводок в то время оценивалась в 0.005 сек.

          Характеристика точности сводки, 0.005 сек, представляла ориентир, контрольное число, предел допустимых разбросов ошибок переданных сигналов в сумме с ошибками Бюллетеня за месяц. Сюда входили систематические ошибки наблюдений, ошибки экстраполяции ходов часов-хранителей времени, неустойчивости работы рабочих часов после подгонки на точное время и опоздание каждого сигнала в электроцепях из-за неизбежности введения реле. Опоздание сигнала на пути от Радиоаппаратной до выхода с подающей антенны оценивалось инженерами в 3 тысячных секунды. Тысячные доли секунды надо было сделать реальностью. До 1931 г. мы равнялись на сотые, теперь мера точности изменилась сразу в 10 раз.

          Пулковская и Комитета стандартов в Ленинграде, Службы времени принялись за это дело за 10 лет до нас, "новых" Служб времени. Надо было догонять. Первое солидное улучшение было уже сделано, но только одно: все пассажные инструменты имели уже безличные микрометры; наш безличный микрометр работал с 1929 г. (изготовлен фирмой Бамберг).

          Для всех прочих звеньев работы каждая обсерватория снабжала свою Службу времени тем новейшим, что у нее было. Так было и у нас. Это новейшее постепенно приспособлялось к нуждам Службы времени и улучшалось энтузиазмом и трудом многих лиц, таких, как работник нашего Института механик М.М.Козлов, работники Радиоаппаратной Центрального телеграфа инженер П.А.Азбукин, инженер А.В.Агапов, старший техник М.М.Розанов; в конце десятилетия - работники Центральной аппаратной Дирекции радиовещания старший техник В.В.Глазов и другие. Каждый из них по нашим заявкам (работая по безлюдному фонду Института) вносил что-нибудь ценное в оборудование Службы времени.

          Общие стандарты аппаратуры установлены еще не были - они только вырабатывались в процессе работы Служб времени. Для ускорения и упорядочения этого дела при Техническом отделении АН СССР в 1934 г. была создана Комиссия по технике Службы времени, и работники Служб времени были утверждены ее членами.

          Ведение новой, расширенной по плану, Службы времени директор АГНИИ С.Н.Блажко в 1931 г. поручил мне и в феврале 1931 г. отправил меня в Пулково - ознакомиться с аппаратурой, передающей сигналы от часов, и ее обслуживанием. Там работали тогда М.М.Мусселиус и Н.Н.Павлов.

          Первый из них, по поручению МКВ, разработал для нас схему подачи, в которую входили: рабочее основное реле; реле удлиняющее, которое присоединялось к основному от руки перед каждым началом минуты, и телеграфный ключ для дачи позывных. Инженер П.А.Азбукин эту схему осуществил, и она первые годы хорошо работала у нас.

          В качестве рабочих часов нам передали из Ленинградского университета Штрассер-Роде 268, полусекундные часы с контактом с одной стороны маятника. Эти часы в 20-х годах передавали радиосигналы из Пулкова, и нам предстояло повторить борьбу с трудностями, которые были с этими часами у Пулкова.

          Часы не имеют удлиненного контакта на 60-й секунде. Иногда рука запаздывала включить схему Азбукина и удлинялся сигнал 61-ой секунды; иногда - 59-ой. Принимающим сигналы в поле приходилось тогда записанные номера сигналов одной из минут подправлять на один.

          Мы добавили на маятник Штрассера приспособление инженера Азбукина для подгонки на точное время показаний часов перед сигналами. Это приспособление изготовил Х.Х.Савков. На маятнике часов были укреплены два постоянных цилиндрических магнита с одноименными полюсами в противоположные стороны. На стенке футляра часов крепились два соленоида; маятник проходил под ними каждое колебание; в катушки пускался ток должного направления и на должное время, так чтобы электромагнитное поле соленоидов или вычиталось, или прибавлялось полю постоянных магнитов за то время, пока маятник проходит по соленоидом. За одну минуту воздействия тока поправка часов изменялась на 2 сотых секунды.

          Ритмические сигналы пошли от нас 13 мая 1931 г.

          Все Службы времени (первая - Пулково) стали пересматривать цепи, по которым сигнал от контакта часов проходил на хронограф. В них были сняты промежуточные реле, работавшие только на отдельные часы, так как каждое реле прибавляет к моменту контакта в часах "опоздание", в общем случае переменное.

          У нас на работе были оставлены только два самых лучших реле, какими мы располагали; в цепи их якорей наглухо были введены катушки перьев хронографа. При сверке каждой пары часов с сигналами и т.п. каждый из участвующих контактов давался последовательно на первое и второе реле; операция эта известна под названием "перекладка перьев".

          По предложению инженера Агапова, реле регулировались в нулевое положение якоря; реле как бы стали чувствительнее, и скоро мы получили возможность слуховой прием сигналов заменить пишущим.

          Была введена постоянная подзарядка аккумуляторов от городского тока через трансформаторы и выпрямители.

          Это оздоровление цепей было сделано между 1932 и 1934 гг.

          В новый коммутатор были заведены и новые кабели из часового подвала к новым часам-хранителям Шорт 47, приобретенным Институтом в 1934 г.

          Для установки Ш47, т.к. это был первый Шорт в Москве, директор ГАИШ А.А-Канчеев назначил комиссию из С.Н.Блажко, А.А.Михайлова и меня. Дело было летом, и члены комиссии уехали в отпуск. Я стала, по чертежам, устанавливать часы сама, т.к. дольше оставаться с одним Рифлером было нельзя.

          Участвовали: И.Е.Васильев укрепил костыли в стене подвала. Футляр главных часов укрепил на костылях и выверил М.М.Козлов. Сборку обоих часов - главных и заводящих - провела я. Совершенно неожиданно было, что каждый этап работы выходил сразу.

          К приезду С.Н.Блажко и А.А.Михайлова из отпуска часы шли. Комиссия приняла работу.

          Следует отметить, что синхронизация часов Шорт 47 всегда работала исправно. По-видимому, место подвески вторичных, заводящих часов агрегата Ш47 случайно было выбрано удачно, в углу комнаты Службы времени. С другой стороны, может быть, в самой конструкции часов-хранителей все части и материалы пригнаны так совершенно друг к другу (см. дальше о Ш63).

          Часы (вторичные) остановились только один раз, при карпатском землетрясении 30-х годов, вместе со всеми прочими маятниковыми часами первого этажа обсерватории. В подвале ни одни часы не остановились и не нарушили хода, так что порядок был быстро восстановлен.

          Вспоминается один момент установки Ш47: мой ужас, когда вертикальная пружина на маятнике, проходя под синхронизирующую пружину, зацепилась за нее и не дала маятнику пройти дальше. Деталь зацепилась за деталь! Я остановила часы. И только через несколько секунд поняла, что это и есть желанная синхронизация. Такой момент в жизни не повторяется.

          Рабочие часы ритмических сигналов оставались те же: их нечем было заменить. И МКВ поддержал нашу просьбу выписать нам подающую установку от "Синхроном Компании".

          Это был Шорт 63. Его мы получили в 1938 г. В заказе мы писали - установка должна быть такая же, как в Гринвичской обсерватории.

          Нам изготовили установку Шорта с тремя часами: основные, синхронизирующие часы, заводящие вторичные и часы-нониус с автоматом передачи при механизмах - частью при нониусе, частью при заводящих часах.

          Обратило на себя внимание прекрасное исполнение автомата и всех деталей часов. Чем дальше мы знакомились с часами, тем больше находили в них заслуживающих внимания особенностей. Много камней самых разных фасонов; приспособление для подгонки на точное время с круглым плоским магнитом на маятнике - красиво и устойчиво в работе.

          Нашлась и слабая точка установки - секундный маятник часов-нониуса (в Гринвиче маятник полусекундный). Секундный маятник сообщает часам большую устойчивость хода, зато у полусекундного маятника только один подающий контакт и промежутки между сигналами у него постоянны; у секундного маятника два контакта: он замыкает и справа и слева; четные и нечетные секунды у него могут отличаться по длине; они и различались между собой (в тысячных долях секунды) при малей- шем недогляде.

          Но главное неудобство - секундный маятник синхронизируется только один раз за 2 минуты: приняв на некоторой минуте синхронизацию (идучи влево), на следующей, первой минуте он будет находиться справа и принять синхронизационную посылку не может.

          Возможно, и "лучший материал пружины подвеса", о котором упоминала фирма, работал несколько иначе, чем рядовой материал пружин, как в Ш47, только Ш63 совсем не так легко, как Ш47, вошел в синхронизацию. Около месяца нониус не принимал устойчиво синхронизацию.

          И во всей последующей работе Службы времени, лет 15, нониус не давал постоянной работы.

          Нам было ясно, что замена маятника полусекундного секундным отчасти рассчитывала на эту редкую синхронизацию, чтобы этим путем смягчить пилообразность хода синхронизируемых часов в течение пяти минут подачи радиосигналов.

          Когда выяснилась капризность работы синхронизации нониуса, мы вспомнили, что в литературе были указания, что фирмой в конструкцию Шорта 40 уже были внесены улучшения для смягчения пилообразности отчетов о действительной работе Шорта 40 мы нигде найти не могли.

          Установка Шорта 63 была проведена мною. М.М.Козлов укрепил болты и установил футляры всех трех часов. Кабели провел Н.И.Лохмачев, инженер-монтажник Дирекции радиовещания.

          У нас вскоре ухудшились условия работы: при переделке системы отопления здания обсерватории на фундамент нашей стены был поставлен мотор. Стены нашей комнаты завибрировали. Это сказалось в увеличении разброса остаточных ошибок подач.

          В декабре 1940 г. М.М.Козлов и я одели на болты обоих вторичных часов Ш63 резиновые прокладки и на них снова повесили часы.

          Первая же сводка (ускореннная пулковская сводка за половину января 1941 г.) показала, что сигналы ожили. По приему только наших сигналов, не ожидая сводки, можно было установить ход часов, на которые идет прием, с ошибкой в несколько тысячных секунды. Это был успех, пришедший через 10 лет работы. Но сводка пришла после 1 февраля, а с 1 февраля 1941 г. меня уже сняли с заведования Службой времени.

          Перечислю работников сектора Службы времени ГАИШ в 30-х годах.

          В феврале 1932 г. директор ОГАИШ А.А.Канчеев приказом назначил меня заведующей сектором Службы времени ОГАИШ.

          С первого до последнего дня своим опытом, большими знаниями, советом и догадкой содействовала мне Анна Сергеевна Миролюбова. Она помогает мне и в настоящей статье. [3]

          С мая по сентябрь 1931 г., в порядке общественной работы, меряла ленту хронографа М.И.Блажко; с августа 1931 г. по май 1932 г. - К.Н.Яхонтов.

          Меряли ленту, обычно по нескольку месяцев (в хронологическом порядке): А.Голубев; И.Е.Васильев и К.П.Станюкович - перед поступлением в университет; студент Емельянов, студенты-астрономы Б.В.Веншин и Я.П.Горелов, который находил время и заниматься зарядкой и поддержанием в порядке наших плохих аккумуляторов; Л.Ф.Горелова. Я.П. и Л.Ф.Гореловы после окончания курса в 1935 г. уехали в Ульяновск, где Яков Петрович стал преподавать в высшей школе.

          С 1935 г. сектор Службы времени долгое время был женским. Пришли на работу: Емельянова (несколько месяцев), затем постоянные работницы Н.С.Полиектова, окончившая геодезические курсы; С.В.Логинова и А.И.Лаврова-Бащук, окончившая по астрономии Ленинградский университет. Н.С.Полиектова вошла в работу по составлению аттестатов часов и первых экземпляров хронометров отечественного производства, в октябре 1941 г. уехала в эвакуацию с институтом и работала в Свердловском отделении Службы времени ГАИШ; с 1944 г. работала в Службе времени Комитета стандартов. С.В.Логинова в августе 1941 г. поступила на работу в госпиталь. А.И.Лаврова ушла от нас в начале войны; впоследствии долго работала в Службе времени Комитета стандартов. В мае 1940 г. в Службу времени вошел К.А.Куликов, он определял поправки часов и подавал сигналы через радиовещательные станции, привел в порядок крышу, павильон и проводку пассажного инструмента.

          В годы войны.

          С октября 1941 г. ГАИШ уехал в эвакуацию, увозя с собой основную аппаратуру Службы времени и все необходимое для передач ритмических сигналов.

          25 октября, последним, уехал в эвакуацию К.А. Куликов. В Москве были оставлены часы Рифлер 323 для хранения времени и часы Носова для подачи сигналов ("два тире, точка"). Давали эти сигналы А.С.Миролюбова и я. Передачи в 7, 12 и 17 часов дополнялись передачами в другие часы, а также сообщением точного времени по телефону в любой момент суток. Пассажный инструмент уехал в Свердловск, и наблюдать звезды было нечем. Первые два месяца проверяли Рифлера по сигналам Бордо; в декабре Свердловское отделение дало нам знать моменты своих передач радиосигналов, и мы стали принимать уже две станции: Свердловск и Бордо.

          Свои приемы за первые месяцы мы отправляли в Свердловск, так что хранение времени в Свердловске на Шорте 47 усиливалось, хотя бы в малой степени, вторыми часами.

          Из трудностей военного времени запомнились в основном две. Иногда не бывало электрического света, и передачи шли при свече - не такая большая беда, если бы при этом не выходил из строя ламповый усилитель сигналов от часов Носова, работавший на переменном токе.

          Нам помогли. Мы получили запасный усилитель; техник Дирекции радиовещания переделал его для работы от постоянного тока.

          Дирекция радиовещания зарядила у себя наши аккумуляторы. Запомнилось, как в январе сторож Загдай вез из наших ворот - на матрасе и покрытые вторым матрасом - на больших салазках наши аккумуляторы.

          Вторая трудность пришла зимой: в Службе времени замерзли чернила и безнадежно остановился хронограф. Сверка часов Носова с Рифлером и с радиосигналами недели две или три шла на слух.

          Постепенно трудности военного времени были преодолены.

          Работники института стали возвращаться. Второго июня 1942 г. вернулся К.А. Куликов.

          В мае 1943 г. приехала большая часть института. В Службу времени ввели З.С.Блажко. А через год, в августе 1944 г. вернулась и Служба времени.

          Институт переходил на рельсы мирного времени.

          1) Мария Александровна Смирнова (1892-1986) и Анна Сергеевна Миролюбова (1885-1978) - ведущие сотрудники Службы времени АГНИЙ и ГАИШ в 1920-1960-е годы

          2) Прием был везде слуховой по способу Кука и Прейпича, в Пулкове - пишущий.

          3) Воспоминания написаны в 1970-х гг.

          Астрономический календарь' 1998 (ВАГО)